Свою речь при вручении мне Нобелевской премии в области биохимии я начала бы просто, без особых там затей − с благодарности первым своим учителям – и после шумного церемониала удалилась бы в свою загородную лабораторию с целью продолжить исследования в области биохимии и некоторых смежных с нею областях.
Об этом я иногда думаю, пытаясь в пятисотый раз объяснить великовозрастному балбесу какой-нибудь раздел английской грамматики. Он сопит и сопротивляется, а я начинаю впадать в тихое помешательство. Ни о каких аплодисментах и премиях не может быть и речи...
В детстве я была хорошей ученицей. Не упертой зубрилой, а в меру любознательной и толковой. Случайно или не очень мне часто попадались книги по биологии − научно-популярные дешевые издания. Они меня захватывали почище «Трех мушкетеров». Мне было любопытно, как устроена клетка, почему некоторые животные мигрируют, как птицы узнают дорогу домой, почему одни похожи на родителей, а другие − на бабушек или дедушек... Мое увлечение было подогрето тем, что мама сказала мне: «Ты можешь провести настоящее научное исследование. Посади фасоль и записывай свои наблюдения каждый день в особую тетрадь». Дело было на даче, и она, как я сейчас догадываюсь, просто хотела занять меня чем-нибудь. Я раздулась от важности, как маленький воздушный шарик, который произвели в дирижабли, и, действительно, произвела данное высоконаучное наблюдение.
Каждый год в МАИ проводили олимпиады для школьников. Несколько лет подряд я занимала на олимпиадах по биологии первые места. С каждым годом задания становились труднее, количество туров увеличивалось, и я, к своему удивлению, обнаруживала, что все равно выигрываю. Дело кончилось тем, что когда я училась в девятом классе, мне прислали личное приглашение в биошколу МГУ. Как я была рада! Вот он − мой шанс в науке, думала я, засыпая в тот день. Я мечтала о том, что я, как взрослая, буду учиться в университете, ездить в поле, в научные экспедиции... Однако мою маму такое положение дел совершенно не устраивало. На первое занятие она поехала со мной. Обратно добирались долго. Всю дорогу мама молчала. Дома я робко спросила: «Можно я буду ездить заниматься в Университет?» Мама с каменным лицом сказала: «Можно. Но учти, я буду категорически против». А уж если моя мама была категорически против − предприятие даже не имело смысла начинать. Кроме ругани и космического холода не было никаких перспектив.
Так и не пошла я больше в эту школу ни разу, и всякого рода честолюбивые мечты меня больше не беспокоили. Не знаю насчет Нобелевской премии, а вот поступить в университет и заниматься биологией у меня вполне бы вышло, и мало ли, как сложилась бы моя жизнь.
Конечно, глупо винить во всем обстоятельства, хотя они мало способствовали моей научной карьере. Ездить было далековато, ссориться с родителями − неразумно, и все же, мне кажется, что главное не это. Всю жизнь мне не хватало приверженности цели, стремления к своей мечте. Постыдная слабость удерживала меня от сопротивления обстоятельствам, как будто невидимым, но прочным арканом сдергивая меня с выбранного пути. А оправдаться можно всегда, особенно перед собой.
Со временем я начала отдавать себе отчет в этих свойствах своего характера. Мне, оптимисту по натуре, было чрезвычайно тяжело сознавать некоторую ущербность моего поведения, и я начала рационально подходить к той могучей слабости, когда-то вставшей на моем пути. Я позволяю ей − слабости − развиваться, расти, как арбузу на бахче, и, когда нужный результат достигнут, то есть искомое дело провалено, я с достоинством сворачиваю свою слабость в рулончик и прячу подальше до нужного момента.
А все-таки речь лауреата Нобелевской премии я бы произнесла блестяще...
Татьяна, преподаватель английского языка
