Из книги "Секретики. Записки психотерапевта"

МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА И СЕРАЯ ПАУТИНА

У Алечки незамутненный мыслью взгляд и громкий, на одной ноте голос. Впрочем, говорит она мало и редко, односложно отвечает на вопросы: «Да… нет… нормально…»
Алечка одета и стрижена, как мальчик из неблагополучной семьи. А еще она напоминает старого плюшевого мишку, у которого «потерялись» черты лица. Отскочили глаза и нос, отклеился рот. Мишка стал безликим.

Когда-то она была филологом и занималась исследованием литературы Серебряного века. Она любила ходить в походы с друзьями, была хохотушкой и умницей. Была. А потом к ней пришла Депрессия.
Ах, нет, ничего такого, по поводу чего Алечке стоило печалиться, в ее жизни не случилось. Аля просто заболела депрессией.
Началось все с того, что Аля стала сильно уставать. И еще ее все раздражало. Как будто ей в сердце и в глаз попали осколки волшебного зеркала из сказки «Снежная королева». Люди казались ей глупыми. Все человеческие мысли и желания – никчемными. А жизнь бессмысленной. Родственники говорили: «Пройдет» и «Возьми себя в руки». Оно не проходило. Ей все тяжелее становилось думать, потому что мысли в голове текли как в замедленной съемке. Всегда легкой на подъем, шустрой Але стало проблемой любое движение – души или тела. И тоска нарастала.
Аля все больше уходила в себя. Родные, как водится, старательно не замечали этого. Пока она наконец не легла на диван, отвернувшись от всех к стене, и уже с него не встала. В конце концов Алечку стали лечить. Было поздно. Депрессия ушла, но унесла с собой Алечкину душу.

Уже много лет она находится на инвалидности. Из дому почти не выходит. Ей просто незачем и некуда идти. У нее нет друзей и нет занятий. Я пытаюсь расспросить, что она делает целый день. «Ничего», − отвечает она и улыбается своей ясной мертвой улыбкой. Это когда в нужном направлении раздвигаются губы, но глаза остаются пустыми. Улыбка Чеширского кота.
Зато выглядит Алечка на двадцать пять. Потому что лучший способ омолодиться – это заболеть душевным расстройством. Человек почти ничего не испытывает, соответственно мимика бедная, и морщины – следы наших страстей – не безобразят лицо. Неужели об этом мечтал Дориан Грэй?

Мы начинаем заниматься, и я прихожу в растерянность. Я совершенно не представляю, чем могу ей помочь. По паспорту ей сорок, а по-настоящему − лет семь-восемь. У нее реакции маленького ребенка. Например, она может отказаться рисовать, потому что по ее палитре бежит маленький паучок, которого она боится.
Она совсем не понимает смысла упражнений. Впрочем, покорно выполняет все, что от нее требуется, но только потому, что ей это велел лечащий врач, который для нее авторитет.
Проходит несколько занятий, и эмоции начинают слегка оживать. Проявляется это в том, что Алечка влюбляется в меня. Так влюбляются маленькие девочки в свою первую учительницу. Она ловит мой взгляд, старается меня коснуться. С ее точки зрения, я такая яркая, звонкая! Ей ничего от меня не нужно, просто быть в моем пространстве − чистая, детская, бескорыстная любовь. При этом Алечка очень хочет понравиться мне и для этого начинает старательно выполнять все задания.
К моему удивлению, у нее появляются слабые, но результаты. Мне всегда казалось, что изменения в психике возможны, только если человек проникает в суть упражнения. Алечка не понимала ничего, но под влиянием своей любви она слушала и слышала меня. И менялась − помимо своего разумения и желаний.

Однажды я отмечаю, что вместо загадочно-бессмысленной улыбки Чеширского кота у Алечки появляется настоящая улыбка − милая и застенчивая улыбка маленькой девочки. Отчего-то по аналогии мне на память приходит другая маленькая девочка − Алиса, не по своей воле оказавшаяся в Зазеркалье.
Проходит время, и в один прекрасный день во время живописи она поднимает на меня свои ясные, доверчивые глаза и вдруг спрашивает: «Устали, Евгения Петровна?» Я внутренне ахаю. Что это? Пробудившаяся эмоциональная тонкость? «Как ты догадалась?» − спрашиваю я. «А у вас углы губ на секунду опустились», − говорит она и вдруг порывисто обнимает меня.
В конце года с замиранием сердца я снимаю на камеру, как Алечка в театральном этюде играет на импровизации богемную дамочку в стиле модерн. Яркая повязка на голове, мундштук в зубах, томные интонации, разговоры о Северянине и кокаине...
Вечером по телефону я расписываю сие действо ее лечащему врачу. «Она была выразительна?» − спрашивает он. «Выразительна − слишком маленькое слово, − захлебываюсь я от восторга, − она была свободна и изысканна!»

Ах, да, я забыла сказать − за месяц до этого Алечка впервые за десять лет вышла на работу...
Я не вылечила Алечку, не вывела ее из Зазеркалья. Это было невозможно. Но я спасла ее из липкого плена серой, вязкой паутины и отвела на солнечную полянку. Негоже это маленькой девочке жить в паутине.

***

Уже несколько лет в день моего рождения и в Новый год ровно в 12 дня раздается телефонный звонок. Я знаю, что это Алечка. Она желает мне здоровья, счастья и оставаться «такой же озорной». Она рассказывает мне новости из своей жизни, потому что в ее жизни теперь есть новости. Она работает, да еще на двух работах. «Зачем, Алечка»? − спрашиваю я. «Ой, ну что вы, Евгения Петровна, я хочу по разным странам поездить, я ведь нигде не была. А еще я хочу красиво одеваться, поэтому мне нужны деньги на тряпочки», − говорит она, и ее смех разливается на пол-октавы.
Я вслушиваюсь в интонации ее голоса, и странные мысли приходят мне в голову… Когда настанет мой срок и Господь призовет меня и спросит с меня со всей строгостью, я скажу Ему: «Господи, я грешна и сделала много зла. Но в моей жизни была Алечка. Вернее, я в ее».
И тогда, я думаю, Господь мне многое простит…